Главное – уметь хорошо готовить! Танцы от плиты и до компа!!!
Это не просто кулинарные рецепты – это память о наших родителях, дедушках и бабушках. Это память сердца. Это вкус времени. Вкус нашего непростого местечкового детства.Попробуем повторить ,то что сможем.
Манная каша
Если вы мне скажете, что манная каша не еврейское блюдо, то я вас попрошу найти хоть одного еврея из нашего местечка, который бы не ел в детстве манную кашу. Как говорила мама, бабушка еще до моего рождения учила ее готовить манную кашу. Ибо как она говорила: «Тохтэрке, ду муст махун а бэстэ манке-каше! Алэ киндэрлах мусун эсун манке-каше! Дайн зуналэ муст эсн а эмэсэ каше!»
Откуда бабушка знала, что у мамы будет сынок, а не дочка? Но мама меня уверяла, что об этом ей бабушка всегда говорила.
– Манную кашу готовить просто, — говорила мама, — но важно знать маленькие секреты, чтобы каша получалась без комочков и не подгорала. Эти секреты мне открыла мама, и я так всегда готовлю.
Первый секрет — ополаскивание кастрюли холодной водой. И не просто холодной, а очень холодной. Мама всегда брала ее из ведра, которое стояло в коридоре. Готовили кашу в кастрюле с толстым дном, но, как говорила мама, это хорошо, но не обязательно. Можно в любой. Но тогда надо мешать усерднее.
Ополоснув кастрюлю, она заливала в нее две трети стакана холодного молока и одну треть холодной воды. И молоко, и вода тоже должны быть очень холодными.
Затем сыпала в кастрюлю три чайные ложки манной крупы — это второй секрет, который для хорошей каши нарушать нельзя. А третий секрет — оставить кастрюлю с молоком, водой и крупой минут на десять на столе. Крупа должна впитать жидкость. Крупинки должны набухнуть. И тогда каша будет без комочков.
Варила мама кашу на керогазе. И пока кастрюля стояла на столе, разжигала керогаз, делала маленький огонь. Потом большой деревянной ложкой размешивала крупу, чтобы не оставалась она на дне. И после этого ставила кастрюлю на огонь. Перед этим добавляла в кашу щепотку соли и столовую ложку сахара. Пока каша варилась, мама не отходила от нее, все время помешивая. До кипения реже, после закипания чаще.
– Чтобы не пригорала, — говорила она.
Когда каша закипала, я начинал вслух считать до двухсот.
– Раз, два, три, четыре пять…
– И арифметику учишь, и мне помогаешь! — хвалила мама.
Добравшись до двухсот, я всегда декламировал строчки Маршака:
Пусть говорят, что мы ничто, —
С двумя нолями вместе
Из единицы выйдет сто,
Из двойки — целых двести.
Прослушав стихотворение, мама выключала керогаз и несла кашу к столу.
Сейчас я варю кашу три минуты после кипения. Это приблизительно равно моему счету.
Готовую кашу мама переливала в тарелку. Бросала кусочек масла — всегда в середину тарелки, чтобы я потом мог ложкой размазать его по всей тарелке.
Когда поверхность каши желтела, я разбавлял кашу вишневым вареньем. Несколько минут любовался возникшим на тарелке рисунком и принимался за еду. Я очень любил «рисование» на каше. Может, поэтому я сейчас люблю картины художников-модернистов?
Свежие комментарии